Александр ТАНКОВ
РОЖДЕСТВО
Мир в сугробах лежит неразумный
И не дышит уже на стекло,
Но январь, как дежурный Везувий,
Выдыхает седьмое число.
И не дышит уже, и не пишет,
И не слышит шагов за стеной,
И крестами болгарскими вышит
Черных вышек узор жестяной.
Муэдзины кричат с колоколен,
Пастухи завернули в трактир,
И зияет чертой в протоколе
Реактивный кудрявый пунктир.
Если спрятать в жестянку от чая
Краткий перечень детских обид,
За себя одного отвечая,
Ты узнаешь, как время знобит.
Ты услышишь холмов содроганья,
Колыханья далеких морей,
Загудят, словно трубы в органе
Голоса пастухов и царей:
Мы пришли за звездой. Мы искали
Оправдания миру сему,
Но узнали в зверином оскале
То ли Голема, то ли Муму,
И дрожащей рукой приласкали
Бессловесную мерзлую тьму.
Я чужой, он чужой, ты чужая…
Как вагоны, спрягая слова,
Не дождемся уже урожая,
Не увидим свое дважды два,
Неразменную скорбь умножая
И себя различая едва…
Сны о пустыне
* * *
На гремучей бронзовой латыни,
На колючем выцветшем фарси
Ты у наступающей пустыни
За меня прощенья попроси.
Раздирая яркую обёртку,
В новостях вечерних помяни
Лошадей чугунную четвёрку,
Озерки, Гражданку, Сен-Дени,
Пригороды, взятые в осаду
Горечью твоих коротких встреч,
Трещиной, бегущей по фасаду
Разрывает варварская речь.
Не кичливым говором армейским,
Не скрипящим на зубах песком —
Ассирийским, коптским, арамейским,
Мёртвым и воскресшим языком!
* * *
До свиданья, Франция! Ты скоро умрёшь. Умрёшь
С песком на зубах, звуком речи чужой в гортани.
Пропадут ни за цент, ни за рупию, ни за грош
Заливные луга Нормандии, яблочный сон Бретани.
Потому что жизнь не читает Верлена, не носит шёлковое кашне,
Не курит “Житан”, не пьёт кальвадос, не играет в петанко,
Она храпит, скрипит зубами и ворочается во сне,
Гремит цепями, скрежещет гусеницами тяжёлого танка.
Она пьёт тормозную жидкость, стоит в очереди за кипятком,
Она вся — зашитая ржавой иглой рваная рана.
Она проходит мимо, скрипя сапогами и не думая ни о ком,
Бормоча под нос четвёртую суру Корана.
* * *
Ошалелое солнце скрипит на зубах,
Пробирает до самых костей,
И хлопчатая правда арабских рубах
Горячее ночных новостей.
Заучи геометрию сомкнутых скал,
Перекрестье веди, не дыша,
И следи, как голодный облезлый шакал
Обгрызает приклад “калаша”.
Впереди — обнажённый расстрелянный склон,
Позади — полевой лазарет…
Если смерть тебе скажет: пароль — “Вавилон”,
Прошепчи ей в ответ: “Назарет”!
* * *
Где пустыни измятые простыни
Палестины постлали постель,
Снятся сны по-восточному острые,
Словно сорванные с петель.
Заучи поутру перво-наперво
Позабытое слово “закон”.
С прирождённой сноровкою снайпера
По стене пробегает геккон.
Не пытайся прожить это начерно,
Поскорее захлопни тетрадь.
Эта жизнь не тебе предназначена,
Не тебе эту смерть умирать.
* * *
Если — смерть, то зачем, то зачем, то зачем
Эта нежность и жар, эта жесть,
Если нечем платить, не оплакать ничем —
То зачем, то зачем это есть?
То зачем это рдеет, рыдает, горит
И зачем это бьётся в руке,
И зачем этот ливень со мной говорит
На своём жестяном языке?
И зачем этот сизый холодный рассвет,
И зачем этот плач за стеной,
И зачем этот вечный двуличный ответ
И дождя барабан жестяной?